Сейчас уже не помню, кто из ребят и где достал мешочки с бертолетовой
солью и коробочки с красным фосфором. Вероятно, кто-то из взрослых
когда-то вынес все это со склада спичечной фабрики — вынес просто так,
по привычке, потому что в домашнем хозяйстве взрывчатые вещества не
только бесполезны, но и опасны. (Бертолетова соль входит в состав
спичечных головок, а красный фосфор является основным веществом,
используемым для покрытия трущихся поверхностей спичечных коробков.)
Так или иначе, но в конечном итоге я, Женька Немцев, Мишка Поцелуев и
еще пять-шесть сверстников с нашего двора занялись изготовлением
бомбочек. С величайшей осторожностью через свернутые из газеты бумажные
трубочки мы сыпали в маленькие аптечные бутылочки слой за слоем соль и
фосфор, затем плотно затыкали горлышки пробками. Изготовив несколько
бомбочек, мы всей ватагой пошли на пустырь за домами, соорудили из
валявшегося под ногами строительного мусора цель — корявое сооружение
из обрезок досок и колотых кирпичей — и с расстояния в
пятнадцать-двадцать метров начали цель бомбить. Грохот, пламя,
подскакивающие вверх куски кирпичей — страх быть изувеченным и
неистовый восторг от своей смелости. Секунд через тридцать наши
боеприпасы были исчерпаны, и мы, возбужденно переговариваясь, побежали
назад изготавливать следующую партию бомбочек.
Несмотря на оглушительный, в прямом смысле этого слова, успех испытания
первой партии «бомбочек», во второй партии мы, в едином порыве, решили
увеличить их мощность, чтобы еще больше было грохота. Однако тут остро
встал вопрос о том, как обезопасить себя. Если при взрыве маленьких
бомбочек разлетающиеся во все стороны куски кирпичей не достигали нас,
то при увеличении мощности могут и в голову кому-нибудь угодить. Вот
если бы разбивать бомбочки о стену дома — стены у домов крепкие, из них
кирпичи не полетят. Но вокруг полно людей. Взрослым это не понравится —
или нас поймают, или родителям нажалуются.
— Я знаю один дом, за пустырем в поле, — сказал Мишка, — там тетя Шура
живет. Мы с отцом дрова ей в поленницу складывали.
— Калымили?
— Задарма. Она старенькая. Их дом почти пустой, всех жильцов переселяют
в новые квартиры, а дом ломать будут.
— А если всех переселяют, то зачем тете Шуре дрова?
— Тете Шуре и еще трем старикам начальство новые квартиры не дает — им
по возрасту помирать скоро.
— А мы этих стариков не напугаем?
— Они войну прошли и со слухом у них проблемы. К тому же их квартиры в
первом подъезде, а мы будем бросать в торцевую стену, за которой
находятся квартиры второго подъезда, освобожденные.
— В окно бомбочка влетит — пожар может быть.
— Стена без окон, глухая.
Выяснив в процессе изготовления бомбочек еще кое-какие подробности про
тетю Шуру, стариков и подлежащий сносу дом, мы единогласно решили, что
лучшей цели не найти. Правда, идти до нее далековато, а бомбочки такие
— чуть тряхнешь, и взорваться могут.
Решили идти медленным шагом, цепочкой, на расстоянии трех метров друг
от друга, так, что если у кого в кармане бомбочка взорвется, то чтоб у
других не детонировало. Однако минут через десять такой ходьбы как-то
незаметно мы снова все перемешались и уже просто предупреждали друг
друга о ямках или колдобинах на дороге, чтобы кто-нибудь ненароком не
споткнулся, не оступился.
Не столько из-за расстояния, сколько из-за необычайно медленной для нас
скорости передвижения, добирались до цели часа два, если не больше. Но
то, что мы увидели, не могло не восхитить — высокая, с облупившейся
местами штукатуркой стена двухэтажного дома посреди поля, и вокруг — ни
души!
Мы выстроились в линию, метрах в двадцати от стены и приступили к
бомбометанию. Что тут началось! Грохот был такой, что закладывало уши!
А пламя временами охватывало полстены!
И тут случилось нечто непредвиденное — от стены оторвался громадный
кусок штукатурки с торчащими из нее деревянными рейками. Вся эта махина
с треском упала на землю, подняв в воздух облако пыли. Я как раз
доставал из кармана последнюю бомбочку. Мы все замерли — что делать?
Внезапно из того самого подъезда, в котором, по утверждениям Мишки, все
квартиры были пустые, выскочил мужчина в кальсонах и тельняшке. Следом
за этим матросом — женщина в ночной рубашке и с растрепанными волосами.
Женщина, тыкая в нашу сторону ладонью, что-то закричала, и мужчина
побежал к нам явно не с добрыми намерениями.
Мы бросились наутек. Страх прибавлял прыти, но жажда мести для
разъяренного мужчины была не менее сильным стимулом. Расстояние между
ним и нами неумолимо сокращалось.
Неожиданно я осознал, что зажатая в моей руке бомбочка при бегстве по
неровной дороге представляет для всех нас еще большую угрозу, чем
разъяренный матрос. Я, не оборачиваясь, через плечо, швырнул бомбочку
назад и вверх. В тот же момент над нами раздался резкий хлопок, и земля
под ногами осветилась отблеском пламени.
Мы остановились. Вероятно, бомбочка задела за низко провисший провод
высоковольтной линии электропередач и разорвалась от сотрясения. В небе
образовался огненный шар, медленно гонимый ветром в сторону нашего
преследователя. Мужчина, увидев надвигающееся на него облако огня,
резко остановился, развернулся на 180 градусов и с той же феноменальной
скоростью, с какой догонял нас, побежал назад в сторону своего дома.
Шар растаял в воздухе. Женька сунул два пальца в рот, чтобы посвистеть
вслед удирающему матросу, но Мишка остановил его движением руки:
— Не надо.
Женька поднес ко рту другую руку.
— Не надо, — повторил Мишка и пояснил: — Мы им дом испортили. Папа
говорил, что у тети Шуры в доме все стенки продуваются, а теперь одной
стенки все равно что вовсе нет.
— Ну, и что же нам теперь делать, если так получилось? — спросил кто-то
из ребят.
— Надо заляпать стену, а то зимой и матрос этот со своей женой, и
старики с тетей Шурой — все перемерзнут.
Мы принялись обсуждать, каким образом можно заляпать стену. Самое
простое, как нам представлялось, забросать поврежденный участок глиной.
Принести в ведрах глину, размочить в воде, наделать шариков и метать их
в стену. Потом приставить лестницу и дощечкой разгладить, чтобы ровно
было. Однако для этого нужны были ведра, корыто для замачивания глины,
лестница. И как при всем этом соблюсти конспирацию, сделать все тайком,
чтоб никто не догадался, что отколовшаяся от стены штукатурка — наша
работа? Пойти к тому матросу, признаться? Конспирация будет не нужна, и
работа пойдет быстрее, но как-то боязно самих себя вот так с потрохами
неизвестно кому выдавать. А что если он в милицию сообщит, и нас начнут
искать, чтобы арестовать и в лагерь для несовершеннолетних отправить?
Ситуация казалась патовой. На душе скверно, а освободиться от чувства
вины путем ее искупления страх мешает.
Неделю спустя после описываемых событий мой брат Леня и я как-то зашли
к Мишке. Сидели за столом, Мишкина мать угощала нас чаем. Потом на
кухню зашел Мишкин отец. Взрослые стали между собой обсуждать, как
помочь тете Шуре с переездом. Мы навострили уши. Из их разговора
выяснилось, что всех жильцов аварийного дома срочно переселяют в новые
квартиры, так как у дома от старости разваливаются стены. У одной стены
половина штукатурки вместе с частью обрешетки отвалилась. Грохот был
такой, что даже глухие старики слышали. Если так дальше пойдет, то
людей скоро придавит под обломками, тогда начальству придется отвечать.
А начальству, знамо дело, отвечать не охота — вот сразу для всех
жильцов и нашли квартиры.
И тут Мишку осенило:
— Папа, а можно мы с ребятами поможем тете Шуре и ее стареньким соседям
с переездом?
— Чего это вы вдруг?
— Ну, мы как раз думали, что бы такое полезное сделать, — пояснил мой
брат.
На следующий день с утра человек десять ребят с нашего двора знакомой
дорогой отправились к аварийному дому. На этот раз весь путь занял
минут сорок, не больше. Около аварийного дома уже стояло два грузовика.
Мы стали помогать взрослым выносить из квартир вещи и укладывать их в
кузова грузовиков. Подъехал запорожец с прицепом, остановился у второго
подъезда, и из кабины вышел тот самый «матрос», который гнался за нами
по пустырю. Некоторое время он молча стоял возле своего запорожца и
смотрел, как мы работаем. Мы делали вид, что не узнаем его, только чуть
быстрее бегали от грузовиков к подъезду и обратно. В какой-то момент я
встретился с ним глазами, он подмигнул мне и, кажется, улыбнулся.