Келейные записки иеромонаха Серапиона


Тетрадь пятая


Бунт Ермолая
Я пробыл в Петербурге четыре дня, разработав для Александра Егоровича комплект проектной документации на строительство двух заводов, электростанции, складов, жилых бараков для рабочих и вспомогательных сооружений. Уезжая в Ефаново, оставил Ильдусу ключи от квартиры. Договорились, что он будет присматривать за почтой.
На этот раз ехал поездом. На станции Харино1 меня встретил Александр Егорович, сам лично. По дороге огорошил новостью, что Ермолай от него «убег со своей лапотошницей».
– Да что ж вы ему такого сделали, что убег? – искренне удивился я.
– А то и сделал, что хотел его, сироту казанскую, своим наследником видеть, продолжателем дел.
– Весьма благородно.
– Благородно, да не по Сеньке шапка вышла.
– Что так?
– У порядочных людей в голове финансы, а у него – романсы! Какой-то пройдоха, назвавшийся Валерианом Андреевичем Козловым-Белопольским, посулил Ермолаю прославить его с Глафирой на всю Европу, если они присоединятся к труппе знаменитого театра «Пляски Аполлона».
– Не слышал про такой театр.
– Я и говорю – пройдоха! И фамилия подозрительная, и на лице крупными буквами написано, что плут! Он вначале ко мне подкатывал: «Не изволите ли, – говорит, – спонсировать театральную карьеру племянника ста рублями?» Я ему: «Нам театры ни к чему, а место Ермолая тут!» Два дня этот Козлов-Белопольский меня обхаживал. То с лестью подступал, какой мы талант взрастили, то про свои связи с императорским двором как бы ненароком упоминал, то про облагораживающую силу искусства байки рассказывал. Утомил несказанно. Ермошка за ним ужом вьется, к супруге моей ластится, чтобы слово за него замолвила. Дабы покончить с этой подковерной суетой, я возьми да брякни, что у меня свои виды на племянника. Сказал, как отрубил, будто сговорился с Марфой Игнатьевной по одному деликатному делу, и примет она нас с Ермолаем у себя сегодня вечером как самых дорогих гостей. Валериан не понял, о чем речь, а Ермошка весь побледнел с лица и сразу – вон из избы. Дверью хлопнул, вскочил на бричку и к своей зазнобе в Мологу покатил. Я хотел было этого Белопольского за шкирку взять, попытать немного – как сквозь землю провалился, каналья!
– А на самом деле никакого сговора не было?
– Сговора не было, но мечта объединить наши земли с ее землицей зрела давно, и чуял я, что Марфа Игнатьевна очень даже к этому расположена. Был бы Ермошка не таким строптивым, так тому и быть!
– И дальше что?
– Бричку он оставил в Мологе у Ваньки Барыгина, своего двоюродного брата, а сам с Глафирой на пароходе в Рыбинск махнул. Куда дальше будут путь держать – Ванька не сказал. А может, и правда не знает. Писульку вот нам со старухой передал от Ермолая. – Александр Егорович, переложив вожжи в правую руку, левой достал из нагрудного кармашка смятый клочок бумаги и протянул мне: – На-ка, полюбуйся.
Я развернул бумагу. На ней чернильным карандашом неровным почерком было написано: «Любезные мои дядюшка и тетушка, вы растили меня с любовью, как сына, и я буду молить Господа, чтобы послал вам здоровья, но жениться на земле Марфы Игнатьевны (жениться на земле – подчеркнуто жирной линией) – выше моих сил. Подчинись я воле дядюшки – и сам бы несчастным стал, и Марфа Игнатьевна от жизни с ненавидящим ее мужем захирела, и Глаша, которую я всем сердцем люблю, в бесчестии бы и унынии увяла. А потому прощайте. Если разбогатею, приеду с подарками навестить, а нет – так не взыщите. Ермолай».
– Да, неожиданный поворот, – возвращая записку Крилову, произнес я.
– Моя старуха на меня волчицей смотрит, – Александр Егорович свернул бумагу вчетверо и сунул обратно в нагрудный карман. – Говорит, это я Ермошку своей жадностью извел. А какая во мне жадность, если для него, непутевого, старался? Это ж не мне, а ему земли Марфы Игнатьевной достались бы. В чем моя корысть?
Я промолчал.
Крилов ослабил вожжи. Акварель перешла на шаг, потом потянулась мордой к траве у обочины и остановилась. Александр Егорович развернулся ко мне лицом:
– Не чую я в себе вины, мил человек. Что ты скажешь?
– Я полагаю, что искать в этой истории виновных – распоследнее дело, – ответил я и пояснил: – Вы все желали друг другу добра. Если что и делали не так, то без злого умысла – какие могут быть обиды и обвинения? Ермолая тоже понять можно. У вас кто был отец?
– Крепостной крестьянин.
– Арифметику знал, читал, писал?
– Какая арифметика – с утра до вечера в поле. Не до учебы. Если б матушка не настояла, и меня бы в приходскую школу не отпустил – не крестьянское, говорил, это дело.
– А послушались бы отца, росли б безграмотным – и дома нового не построили, и о заводах сейчас не думали, а работали б, как отец, не разгибая спины в поле. Так ведь?
– Вы что ж намекаете, что как я не по стопам отца пошел и потому состояние сколотил, так и Ермолай, коль не по моим стопам пойдет, то плясками да балалайкой состояние сколотит?
– Насчет состояния сказать не могу, но то, что каждому человеку Господь дает свой талант, знаю точно, и зарывать его в землю грешно. Вас Он наделил коммерческой жилкой, Ермолая – гибкостью и чувством ритма. Вы свой талант отрабатываете в полной мере, а племяннику палки в колеса вставляете – на свой лад его перекроить норовите. Какой из него коммерсант?
– Коммерсант из него неважный: верно подмечено, – согласился Крилов, – потому я его под крылышко Марфы Игнатьевны и хотел пристроить. Она б коммерцию вела, а он плясал да пел ей на потеху и себе в удовольствие.
– А я его зауважал, что не полез под крылышко. Был цыпленком, теперь, глядишь, в петухи выбьется! Зазнобу свою не бросил, не осрамил – значит, честь знает! Ему можно доверять – что ж тут плохого? Вот в этом он в вас пошел!
– Обведет этого петушка какой-нибудь Валериан Белпольский круг пальца – как пить дать! Мал еще, чтоб кукарекать! Сказал бы прямо, что нипочем не пойдет за Марфу, а без Глашки жить не может, я бы что-то более приемлемое придумал.
– Боится он вас. Боится, что жизнь ему переломаете. Вы и сейчас сожалеете не о том, что не позволяли ему жить своим умом, а о том, что не все за него продумали, что не сумели заставить его вашим умом жить.
– Так я же добра ему желал и желаю!
– Потому и нет на вас вины, что добра желаете. Но батюшка Петр мне, бывало, говаривал, что чужую жизнь по своим лекалам не скроишь – все мы разные. Говорил, что должно человеку, как созданию Божьему, любить другого человека не за приятные в нем качества, не за его похожесть на тебя, а из родства с ним. Любить за то, что он рядом живет. Любовь – суть нашего естества! А главное, говорил, не забывать, что для Господа мы все одна семья, что Он любит всех и никого без поддержки не оставляет.
– Мудрено, но, возможно, и так, – в раздумье произнес Крилов. Помолчал немного, собираясь с мыслями, потом хлопнул себя ладонью по колену: – Хорошо! Допустим, найду я Ермолая, поведу их с Глафирой под ручки в церковь венчаться, поддержу финансово его артистическую карьеру. Но кому я в старости передам дела? Кто будет распоряжаться заводами, которые будут построены по вашим проектам? В промежутках между «гопаком» и «чижиком» можно лишь квас пить да зубы скалить. Как бы вы, мил человек, поступили на моем месте?
Я улыбнулся:
– На вашем месте? Нет уж, увольте! На своем месте такие огрехи делаю, что голова кругом идет, а вы предлагаете на ваше взгромоздиться.
– Значит, и у вас, городских, не все мед да патока.
– У кого мед да патока, тем хуже всех приходится.
– Чего ж так?
– Кишки слипаются!
Александр Егорович рассмеялся, перегнулся ко мне с облучка, протянул руку и хлопнул по плечу:
– Ну, вот тебе последнее мое слово. Сам видишь, проекты мне сейчас в голову не пойдут. Я рассчитаюсь с тобой за проделанную работу и дам аванс, чтобы ты по первому моему зову был в Ефаново.
– Аванс не возьму, – возразил я, – по первому зову не выйдет. Может, какое-то время и в России меня не будет. Будем поддерживать контакт – а там, как Бог пошлет.
– Договорились, – согласился он, вытащил из ящика под сиденьем пачку денег, отсчитал необходимую сумму и передал мне: – Пересчитай.
Я пересчитал и отдал ему пакет проектной документации.
– Теперь выбирай, куда тебя везти, – засовывая оставшиеся деньги в карман за пазуху, а проектную документацию в ящик под сиденье, предложил Крилов: – Можешь у меня пожить, могу в Мологу подбросить или к твоей сестренке в Лацкое.
Я выбрал Лацкое, до которого было уже рукой подать.
На торговой площади в Лацком перед Вознесенской церковью мы попрощались, обняли друг друга. Александр Егорович, перекрестившись на храм, запрыгнул обратно на облучок и поехал утешать свою супругу, а я, проводив взглядом бричку, вошел под своды храма.

В гостях у Любомудровых
В храме было просторно и тихо. Молодая женщина с раскосыми монгольскими глазами, в белом платочке, покрывающем мощную копну черных как смоль волос, мыла пол после окончания службы. Мы разговорились. Она поведала, что церковь построена иждивением прихожан сто лет назад, а каменную часовню на юго-восточном углу ограды в память в бозе почившего Государя императора Александра II возвели недавно, и она сама, будучи первоклассницей, участвовала в работах – убирала мусор после окончания строителями отделочных работ. Отец Николай приехал в Лацкое, когда часовню уже построили. Дом его не так далеко от храма, а она – их соседка и с удовольствием проводит меня к батюшке – вот только полы домоет. Пока она домывала, я осмотрел храм, положил свечи к особо чтимой здесь иконе Казанской Божией Матери.
По дороге к дому Любомудровых моя провожатая, назвавшаяся Мариной Мосягиной, узнав, что я к батюшке не по нужде, а по-родственному, разоткровенничалась, сказала, что сельчане в нем души не чают и чтоб я так ему и передал, а то он от них похвал не принимает, считает себя обыкновенным человеком.
– А чем же ваш батюшка такой необыкновенный? – поинтересовался я.
– Не пьет, не курит и мужиков наших от пагубных привычек отваживает не только проповедями, но и публичными чтениями с картинками на стене.
– С какими картинками?
– Это когда лучом специальным на прикрепленную к стене простынь картинки туманные наводятся2, а батюшка читает вслух какую-нибудь интересную книгу и потом разъясняет сокрытый в ней смысл, на вопросы разные отвечает.
– Интересно.
– Интересно и поучительно. Добрый он, отзывчивый. Накупил разного оборудования на конной тяге и сельчанам бесплатно в пользование дает. Семенами высокосортными делится. Когда и что сеять, как землю обихаживать – все знает и всегда готов другим подсказать3. Хор в церкви создал4. Все детки его, кроме меньшого, в числе певчих. Закон Божий преподает так, что ребятишки с открытыми ртами на уроках сидят и потом на улице в апостолов играют. Библиотеку-читальню5 для крестьян открыл при волостном правлении. Своих книг и журналов много принес и соседских помещиков побудил поддержать благое дело. Целая комната от пола до потолка стеллажами с книгами заставлена: и все душевные, со смыслом, и посмеешься где, а где и слезу пустишь.
Так за разговорами мы незаметно подошли к дому сельского священника. Он мало отличался от других домов, разве что чистотой двора и обилием цветов под окнами. Позади дома рос яблоневый сад. Яблони еще не отцвели. Над бело-розовыми облаками их пышных крон деловито хлопотали пчелы. На крыльце дома сидел подросток лет десяти и плел из разложенных перед ним ивовых веток лукошко.
– Коленька, – окликнула подростка моя провожатая, – к вам гость приехал из Питера.
Парнишка поднял голову, посмотрел на меня и спросил:
– А вы кто?
– Человек.
Паренек отложил в сторону незаконченную работу, встал, отворил двери дома и с радостным криком: «Мама, мама, к нам человек приехал!» вбежал внутрь.
Из открытого окна выглянула Софья. Увидев нас, призывно махнула рукой:
– Мишенька, Маришка, чего стоите? Заходите.
– Спасибо, матушка, меня свои заждались, – отказалась от приглашения моя провожатая; стрельнула на меня глазами, рассмеялась, увидев мое смущение, и степенным шагом пошла по улице через дорогу к стоявшему напротив дому.
Перехватив дорожный чемоданчик из одной руки в другую, я поднялся на крыльцо.
– Наконец-то, – обняла меня в дверях Соня, – почти неделя прошла, как обещался заглянуть. Я уже волноваться стала – не случилось ли чего.
Мы троекратно расцеловались. Невзирая на ее протест, я поспешил снять в сенях обувь.
– Оленька, – окликнула Соня, когда мы перешли из сеней в горницу, сидевшую за письменным столом девчушку лет двенадцати, с длинными русыми косами и серьезным лицом, – принеси, пожалуйста, моему братцу вязаные тапочки. – И с гордостью за дочь тихо на ушко похвасталась: – Она специально для гостей сама, без чьей-либо помощи две пары тапочек связала.
Через некоторое время появился и хозяин дома. На руках отца Николая, прижавшись щекой к его широкому плечу и свесив руки, сладко посапывал младший сынишка – Владимир.
Потом мы пили в саду чай из пузатого двухведерного самовара, я раздавал хозяевам и детишкам привезенные из Питера гостинцы, они с восторгом принимали. Мы обменивались новостями, помянули Тоню и Раю6, посетовали, что редко видимся с братьями: Женя7 и Костя8 далеко, Александр9 так увлечен работой, что его из Петербурга трудно куда-то вытянуть, а Николай10 весь в семейных заботах и живет в глухомани.
Вечером к отцу Николаю приехал Константин Панфилович Ельниковский11, священник из Веретеи, и я оказался вовлеченным в интересный богословский диспут. Соня с детьми затеяли перед воскресным днем генеральную уборку в доме. Чтобы не мешать им, отец Николай предложил нам с отцом Константином прогуляться за огороды к речке. Мы вышли на улицу, и отец Константин, видимо продолжая начатый когда-то разговор, спросил отца Николая:
– Хорошо, ты любишь повторять «Несть бо власть, аще не от Бога»12, но если безбожники захватят власть – разве не следует предать их анафеме и скинуть с трона?
– Кому бы Господь не попустил воссесть на трон, воздайте «кесарева кесареви»13, – ответил отец Николай и пояснил: – Христианин противопоставляет неправде не меч, но силу духа. Нет и не будет в мире оружия более мощного! Вспомни, что сказал Спаситель Петру: «Возврати меч твой в место его, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут»14. Христос мог легко одолеть искавшую схватить его толпу, но не сделал этого, а пошел путем крестных страданий и победил диавола. Апостолы Петр и Павел в своих посланиях призывали к покорности властям. И это было во времена Нерона, правителя злобного и коварного, бросавшего христиан на съедение диким зверям. Вспомни Дмитрия Солунского15. Вспомни святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба16. Таких примеров много. Евангелие не требует восхваления безбожной власти, но, воздавая «кесарева кесареви», быть стойким в вере. Никакой кесарь не в силах заставить истинно верующего отречься от Христа, от любви. Ибо сказано: «Будут предавать вас на мучения и убивать; и во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется»17.
– Здесь есть одно «но», – возразил отец Константин, – во времена безбожника Нерона число христиан год от года увеличивалось. В наши же времена, когда у власти Божий помазанник, православный царь, – радуйся и благодари Всевышнего – растет число не христиан, а безбожников. Если раньше почиталась и возвышалась духовность, то сейчас почитаются и возвышаются деньги, власть, распущенность нравов. Не пора ли браться за меч? Можем ли мы и далее прикладывать к реалиям дня сегодняшнего мерки тысячелетней давности? Не потеряем ли мы Россию своим попустительством к царящему в городах безобразию? Вот в чем вопрос.
– Богохульство и нравственная деградация распространяются не от недостатка карательных мер, а от недостатка света, от оскудения в людях духа. И тут в первую очередь следует обратить внимание на себя. Достаточно ли мы, считающие себя слугами Христовыми, исполнены любви, кротости, смирения, милосердия? Почитаем ли вдову, бросившую в сокровищницу последнюю копеечку18, более чем боярина, сбросившего нам с плеч от избытка своего соболиную шубу? Следуем ли заповедям Спасителя: отдаем ли рубашку нуждающемуся, подставляем ли щеку обидчику, любим ли врага своего19 так же искренне, как друга? Где все это? Внешнее возвышение церкви, не подкрепленное возвышением духа, стало приманкой для людей, алчущих славы бренного мира – богатства, чинов, почестей. В высших эшелонах церковной власти распространяется мздоимство – и это ни для кого не секрет. Синод более интересуется материальной стороной церковной жизни, нежели тем, как обстоят дела с духовным развитием, просвещением прихожан. Даже заработки священнослужителей поставлены в зависимость от церковных треб. Заказывая требы, крестьяне-бедняки отдают церкви последнюю копейку, лишая семьи куска хлеба. Жить в тепле и сытости на деньги голодных и раздетых – унизительно, безнравственно и противоречит евангельскому духу20.

На берегу Латки
Мы подошли к берегу реки Латки. Отец Николай присел на ствол поваленной ветром старой ольхи, крона которой покоилась на узкой песчаной косе противоположного берега. Отец Константин, подобрав рясу, устроился чуть в стороне. Я остался стоять.
– В ногах правды нет, садись, – предложил отец Николай, указывая мне на место рядом с собой.
– Насиделся в поезде – постою, – отказался я.
– А что молодежь думает – обнажить меч или оставить в ножнах? – обратился ко мне отец Константин.
Я задумался. Вспомнил рассказ Ильдуса о любви, соединившей его и Анюту поверх религиозных перегородок, вспомнил Алису, уход которой был обусловлен моей неспособностью подняться тогда над перегородками, и, неожиданно для самого себя, поведал все без утайки сидевшим напротив меня священникам.
Некоторое время они молчали. Наконец отец Константин отозвался:
– Ездра21 называет смешанные браки «беззаконием, превышающим голову, и виной, выросшей до небес», а Неемия22 «великим злом, грехом перед Богом». О том же гласит и семьдесят второе правило VI Вселенского собора: «Недостоит мужу православному с женою еретическою браком совокуплятися». Но оставим это. Я не понял, как твои истории соотносятся с моим вопросом?
– А так, – расхрабрившись, ответил я, – что первейшая из всех заповедей – заповедь любви. Она от сотворения мира и на все времена. А все остальное – законы, обычаи, традиции, слова пророков, правила соборов – имеют ценность до тех пор, пока поддерживают эту заповедь, а не вступают с ней в конфликт. Раньше семьи создавались исходя из меркантильных интересов, интересов общества, религиозных общин. Из того времени и весь существующий сегодня свод законов и подзаконных актов, запрещающих браки православных с неправославными и отводящих женщине роль существа, зависимого от мужчины, подчиненного ему. Все это устаревает. На смену бракам по расчету приходят браки по любви, а любовь даруется Богом. «Всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть Любовь»23. Идти против любви – идти против Бога. Миром должна править любовь. Бог Отец един для всех. Все люди на земле – братья и сестры. Так мои истории соотносятся с вашим вопросом, а отсюда и очевидность ответа – мечи надо убрать в ножны. Церковь должна отделиться от государства и жить по евангельским заповедям, видя и почитая Христа в каждом страждущем, независимо от того, как тот молится и молится ли вообще.
– Ишь ты, куда тебя занесло! – удивился отец Константин.
– А вы вспомните притчу о самарянине. Кто нам близкий? Для истинного христианина это человек, творящий добро. Будь он мусульманином или любой другой веры – если он творит добро, по духу мы с ним единоверцы. Иноверцами я бы называл только тех, кто зол, алчен, высокомерен. По-моему, если такой человек даже крещен в православную веру и ходит в церковь, – по духу он для истинных православных иноверец. Добрых людей гораздо больше, чем злых. Действуя вместе, а не стремясь подавить или принизить друг друга, добрые люди способны справиться с любыми вызовами нашего неспокойного времени. Любовь и доброта – вот наши мечи! Пора осознать, что все противоречащее сути христианства – заповеди любви, должно остаться в прошлом. А это не только брачное законодательство, гендерное неравноправие, но и возведенные в ранг закона привилегии одной религии перед другими24. Любое неравноправие разъединяет людей. Именно неравноправие, а не дефицит карательных мер, ведет к росту насилия, погромам, смутам.
Что тут началось! Отец Константин напал на меня. Православие – единственная в мире дорога к Богу! Все остальные – мусульмане, буддисты, адвентисты и прочие антихристы – уводят паству в ад. Признать их равными себе – означает поддержать своим авторитетом. Без православия Русь не состоялась бы как государство. Из Крещения Руси берет начало великая империя. Один царь, одна вера, одна страна – если от этого уйти, все рухнет!
Отец Николай стал защищать меня. Не оспаривая исторических заслуг православной церкви, он напомнил отцу Константину его же слова, что прикладывать мерки дня вчерашнего к реалиям дня сегодняшнего не всегда корректно. Сращивание церкви с государством было необходимостью, но сегодня следует вернуться к евангельскому «кесарева кесареви и божия богови», иначе церковь окончательно превратится в одно из подразделений государственного аппарата. И сейчас уже в ней «кесареви» довлеет над «богови».
Отец Константин в ответ высыпал пригоршню цитат отцов церкви и правил Вселенских соборов. Отец Николай, возвысив голос, возразил ему цитатами из Евангелий. Каждый дожидался окончания речи оппонента не для того, чтобы поразмышлять над услышанным, а для того, чтобы сразу же выпалить в ответ нечто противоположное. Ни тот, ни другой совершенно не слышали друг друга.
В какой-то момент я поймал себя на мысли, что словами можно обосновать что угодно и что угодно опровергнуть. Учитывая объем знаний священников и запал энергии каждого, эта дуэль цитатами могла продолжаться вечно, превращая друзей во врагов. И что самое печальное, я, катализатор этой дуэли, со своим тощим багажом знаний и нулевым авторитетом, бессилен ее остановить.
От невозможности предотвратить надвигающуюся ссору я чуть не расплакался и взмолился Богородице, чтобы помогла священникам осознать бессмысленность обрушиваемого ими друг на друга водопада слов, что слова пусты, если не создают в сердцах тишину. «Бог не в словах. Он отворачивается от спорящих, смиренно ожидая, когда они пригласят Его в собеседники. Пресвятая Богородица, помоги им осознать это!»
И тут случилось чудо. Отец Константин вдруг остановился на полуфразе, удивленно взглянул на меня, потом подошел вплотную к отцу Николаю, уткнулся своим широким лбом в его грудь и глухим от волнения голосом произнес:
– Прости, Коля – гордыня одолела. Не истины взалкал, а «ученостью» похвалялся, – и, нагнувшись еще ниже, поцеловал отцу Николаю руку.
Тот перекрестил склоненную перед ним голову и, торопливо схватив руку отца Константина, склонил в свою очередь голову перед ним:
– Прости и ты меня: вспылил как спичка – бес попутал.
Они обнялись и долго стояли так, хлопая друг друга ладошками по спинам.

Возлюби врага своего
Ночь я напросился спать на сеновале вместе со старшими детьми. Зарывшись в пахучее сено и помолившись, уснул моментально. Утром, едва забрезжил рассвет, прихватив полотенце, побежал на берег Латки, скинул одежду, прыгнул с разбегу в речку. Она оказалась неглубокой, а вода в ней обжигающе холодной. Осенив себя крестным знаменем, присел на колени, окунулся, и тут рядом со мной в воду влетел невесть откуда взявшийся отец Николай. Погрузившись с головой и тут же распрямившись в полный рост, он обрушил на меня ураган брызг. Я, не желая оставаться в долгу, работая руками как мельница, направил в его сторону целую Ниагару искрящихся струй. Он атаковал меня. После непродолжительной борьбы мы оба, ухватив друг друга за голые торсы, упали в воду. Потом, смеясь, выбрались на берег, растерлись полотенцами, накинули одежду. Отец Николай предложил для согрева бежать наперегонки к церковной сторожке. Я согласился.
К своему стыду, несмотря на разницу в возрасте, я не смог составить ему достойной конкуренции. Он прибежал первым, опередив меня метров на двадцать и, распахнув дверь сторожки, пригласил:
– Заходи.
Я, почти падая от усталости, переступил порог и, расслабившись всем телом, прислонился к дверному косяку. Где-то на окраине села прозвучал пастуший рожок.
Отец Николай зашел следом за мной. Прикрыв дверь, громко крикнул вглубь:
– Савельич, пастух коров собирает, а ты все дрыхнешь.
В глубине сторожки затеплилась свеча, и перед нами предстало сонное, изборожденное глубокими морщинами лицо столетнего деда в белой домотканой рубахе навыпуск, с окладистой под цвет рубахи бородой.
– Прости, батюшка, сию минуту задремал, – начал было он оправдываться.
– Не переживай. Ты солдат справный, – прервал его оправдания отец Николай и предложил: – Сходи-ка до дому, проведай своих. К семи вернешься – откроешь церковь.
Старик поставил подсвечник с горящей свечой на высокий треножный столик возле узкого окна, поклонился нам в пояс и, нахлобучив на голову матерчатый картуз, молча с достоинством вышел из сторожки.
Мы прошли вглубь, открыли занавески на окнах, впустили свет, раздули самоварчик.
– Отец Константин, перед тем как уехать к себе, рассказал одну удивительную вещь, – присаживаясь на табурет и подвигая мне напротив себя другой, сказал отец Николай.
– А что такое? – забеспокоился я.
– Да ты присядь сначала.
Я присел на предложенный мне табурет.
– Вчера, когда мы с ним в пылу спора уже готовились друг другу глотки перегрызть, он мельком взглянул в твою сторону и увидел над твоей головой золотой нимб, а затем текущие по твоим щекам слезы.
– Надо мной – нимб???
– Так он сказал. И одновременно он услышал женский голос, призывающий к прекращению словесной баталии.
– Я ничего не говорил, не плакал и нимба над головой не чувствовал. Мне больно было видеть, как вы топите друг друга водопадами слов, вместо того чтобы «дать слово» тишине.
– Ты молился за нас?
– Да, когда я бессилен кому-либо помочь, то обращаюсь за поддержкой к Богородице.
– И, похоже, Она тебя слышит, – констатировал отец Николай, помолчал, пристально вглядываясь в мое лицо сквозь сноп солнечных лучей, струящихся через узкое окошко почти параллельно полу, потом в раздумье, как бы еще не окончательно утвердившись в пришедшей ему на ум мысли, произнес: – Богоматерь благоволит к тем, кто чист в помыслах, кто ощущает в каждой мятущейся душе боль Ее Сына как свою собственную боль.
Я молчал.
– Ты не возражаешь, если я поделюсь с тобой кое-какими мыслями? – спросил он.
– Почту за честь.
– Видишь ли, чистота души – нежная штука, ее легко утратить. Человек привык чистить свой дом, свои одежды, умывать по утрам лицо, но о самом главном – о чистоте души – редко кто задумывается. Душа, чтобы оставаться чистой, требует очень тщательного и нежного ухода. Да, ее очищают исповеди, причащения святых даров, пост, молитвы, благие дела. Но этого мало – стоит уму зацепиться за мирское: будь то страсть к женщине, славе, почестям, деньгам, или за обиду, ревность, и душа покрывается налетом. Она уже не сияет чистотой. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Пожалуй, да.
– Например, если человек возгордится сияющим над его головой нимбом, это будет верным признаком того, что нимба над ним уже нет. Согласен?
– Да.
– Чистая душа может быть только у обыкновенных людей. Те, кто считают себя необыкновенными, превосходящими других, теряют естественность, а значит, и чистоту. Ты вчера говорил о необходимости подниматься в отношениях с людьми над религиозными перегородками и тут же возвел новую перегородку, еще более высокую. Ты разделил людей на добрых, назвав их единоверцами, и на злых, иноверцев. Себя ты, естественно, причислил к элитному сословию добрых. Улавливаешь?
– Да, тут есть какая-то неправда.
– Поэтому я и затеял этот разговор. Смотри, ведь зло никогда не бывает всеобъемлющим, непобедимым, но и добро далеко от постоянства. Бывает так, что друзья предают, а бывшие враги протягивают руку помощи. Разве можно на людях ставить клеймо: этот хороший, тот плохой? Мы все меняемся со временем не только внешне, но и внутренне. Меняются наши вкусы, привычки, наше окружение. Друзья, враги – понятия неустойчивые. И потом, кто возводит героев на пьедестал, как не враги? Первые русские святые Борис и Глеб прославлены благодаря их брату Святополку. Не было бы властолюбивого коварного Святополка, на Руси не было бы святых князей-страстотерпцев! Тут есть над чем задуматься, не так ли?
Я молчал, не зная, к чему он клонит.
– Возлюби врага своего – это не что-то запредельное для человека, а требование души, – наконец перешел отец Николай к сути затеянного им разговора. – Чистая душа не может ни к кому пылать ненавистью, потому что соткана целиком из любви. Враг, губя собственную душу, прославляет духовную силу героя, воздвигает для него пьедестал святости. Враг может убить только бренное тело, которому все равно суждено когда-то умереть, но чистой бессмертной душе не может причинить ни малейшего вреда. Каким бы ни казался со стороны грозным и великим враг, он бессилен, слаб и немощен перед чистой душой – комарик на ладони великана. Веруя во Христа, ощущая Его безмерную любовь и заботу о нас, какие чувства, кроме сострадания, мы можем испытывать к возомнившему себя слоном комарику? Весь мир – одна семья, мы все – дети Божьи, братья и сестры. Убери перегородки между добрыми и злыми, друзьями и врагами. Возлюби врага своего. Китайский мудрец Конфуций говорил, что лучше зажечь свечу, чем проклинать темноту. Будь свечой. Тьма рассеивается не ненавистью, а светом любви. Согласен?
Я задумался: сердце соглашалось, но ум протестовал: «Если бы на Руси следовали такой логике, то и сама Русь, и православие давно канули в Лету, смиренно сдавшись печенегам, шведам или немецким псам-рыцарям».
– Тебя что-то смущает? – вглядываясь мне в лицо, спросил отец Николай.
– Смущает, – ответил я, – как любить того, кто занес меч над твоей страной, над твоей верой? Покорно подставлять врагу выю – принимай, дорогой, жертву? Не равносильна ли такая любовь трусости и предательству?
– Когда душа открыта и чиста – для вражды нет пространства. Злоба и ненависть всегда поверхностны, они не затрагивают сути человека. Суть человека – любовь. Мы все созданы из вещества, называемого любовью. Жить – означает любить. Дай человеку все – власть, деньги, славу, но если во всем мире не будет ни одной любящей его души, он проклянет такую жизнь. Единственное, чего мы хотим, – это любви. Разве не так? Наполнить сердце того, кого считаешь врагом, любовью – разве это не то, что требует от нас Христос? Пусть даже ценой своей жизни. Жертва способна оживить заблудшую душу, побудить врага сломать меч и раскаяться в своей неправде. Истинный христианин в равной степени готов жертвовать своей жизнью и спасая души близких, и спасая душу врага. Но ты прав – тут необходимо четкое понимание: пробудит ли твоя жертва сострадание и любовь у ослепленного злобой врага? Не укоренится ли он еще более в своей неправде, приняв жертву за трусость и немощность? Не станет ли она по этой причине прологом к новым жертвам, к попранию святынь, к возвеличиванию лукавого? Вот в чем вопрос. Алчность и злоба ненасытны. Поэтому, когда все средства испробованы, но злобный враг не внял им и занес свой меч над тем, что свято и дорого, сразить его своим мечом – дело чести. Сразить не по злобе, а оставаясь внутренне спокойным и уравновешенным – ибо вершишь правое дело. Посмотри на лики святых воинов. Ни на одном ты не увидишь гнева, отвращения к врагу, жажды мести. Георгий Победоносец, поражая змея, бесстрастен и светел. Так же и преподобный Сергий Радонежский, благословляющий Дмитрия Донского на битву с Мамаем, и святые иноки-воины Ослябя и Пересвет. Мужество и любовь всегда идут рука об руку. Когда, сражаясь за правое дело, воин бесстрастен и готов протянуть руку вложившему меч в ножны врагу, ему незримо помогает воинство небесное – все ангелы и архангелы со святыми и великомучениками. Заповедь любви мощнее любого оружия. Враг, побежденный ненавистью, рано или поздно окрепнет и восстанет на тебя или на твоих потомков. Тогда войнам не счесть конца. Враг, побежденный любовью, становится другом. Убедил?
– Тут есть над чем задуматься.
– Тогда попей кипяточку – самовар уже вскипел, поразмышляй немного, а мне, извини, пора в церковь, готовиться к литургии.

По образу и подобию
Я пробыл в Лацком три дня. С удовольствием играл с детьми, пилил дрова, помогал Соне на огороде, а по утрам, когда село только-только просыпалось, купался в Латке и потом под тихое гудение самовара в церковной сторожке беседовал с отцом Николаем. Когда-нибудь я опишу эти беседы более подробно, поведаю о судьбах героев моего бесхитростного повествования, о своей жизни в эмиграции, о возвращении на родину, об истории возникновения нашего монастыря и о многом другом. Но сейчас к нашему храму и кельям со всех сторон подступает вода. Каждая минута потерянного времени может обернуться утратами. Поэтому расскажу лишь о главном – о последних минутах жизни отца Николая.
Как-то в одной из бесед он сказал, что любовь бывает двух видов: младенческая, выражаемая в радости принятия даров, радости общения с теми, кто одаривает (такова любовь младенца к матери), и зрелая, выражаемая в радости дарения того, что как бы принадлежит тебе (на самом деле человеку ничего не принадлежит в этом мире – все вокруг Божье, но об этом отдельный разговор).
Любовь, выражаемая в радости принятия, рождает желания. Желания, если они исполняются, приносят кратковременный восторг, а если не исполняются или исполняются не в полной мере, становятся причинами обид, разочарований, озлобления и всего спектра отрицательных эмоций.
Любовь, выражаемая в радости дарения, уносит нас за пределы всей этой суеты. Она создает чувство принадлежности между любящим и любимым – таинственное единение, не знающее пространственных и временных ограничений. Эта любовь действенна сама по себе. Мать интуитивно ощущает беду или радость сына, находящегося от нее за много верст. Молитвы, исполненные любви и сострадания к страждущему, отгоняют от него смертельную болезнь.
Дорога, ведущая человека от радости принятия к радости дарения, называется благодарностью. Все в этом мире: вода, земля, воздух, пение птиц, аромат цветов, солнце, звездная россыпь над головой, любящие глаза матери и сама человеческая жизнь и все таланты человека – бесчисленные дары Бога. Осознав это, невозможно не возлюбить Творца. Любящий Творца видит красоту Его творения в каждой былинке, в каждом встречном (если кто-то говорит о любви к художнику и чернит его картины – не верьте ему). Вершина радости дарения – Христос, положивший на алтарь любви к людям самою свою жизнь.
Знал ли отец Николай, что и ему уготовлен был Господом мученический венец? Вот что рассказали о событиях тех лет очевидцы.
После революции власть на селе перешла к волостному совету, а точнее, к его председателю – бывшему приказчику галантерейного магазина из Петербурга Городничеву, возглавившему также местную ячейку РКП(б) и комитет бедноты. Селяне долго не принимали Городничего всерьез – в крестьянском деле не бельмес не смыслит, один лишь гонор. Однако отсутствие знаний и опыта бывшему приказчику с лихвой заменяла классовая ненависть к «мироедам и попам». Отец Николай воспринимался им как конкурент в борьбе за умы крестьян, поэтому был объявлен врагом народа. В доме у священника провели обыск якобы с целью обнаружения укрытого хлеба. Кровати перевернули, истоптали сапогами белье, книги по полу расшвыряли, побили часть посуды. Для устрашения сельчан и демонстрации силы провели обыски еще в ряде домов. Крестьяне – народ мирный: пороптали и стихли. Но дальше становилось хуже и хуже. Массовые обыски и изъятие хлеба – не излишков, а всего без остатка, стали обычным делом. Иногда это сопровождалось избиениями. Новые власти проводили также и «монополию» для своего пропитания: забирали сукно и другие вещи, ничего за это не платя. В октябре 1918 года до Мологских краев докатились волны Ярославского восстания25, и обокраденные до нитки новыми властями крестьяне стали браться за оружие26.
Недалеко от Лацкого, в Веретее, восставшие обрезали у почты провода, затем разгромили волисполком, арестовали председателя, бывших там милиционеров, красноармейцев и двух-трех сотрудников. На другой день арестованных привели на кладбище и, решив расстрелять, поставили лицами к церковной стене. Кто-то из сельчан сообщил о готовящейся расправе отцу Константину. Отец Константин, когда-то в спорах с отцом Николаем, агитировавший «предавать безбожников анафеме и скидывать с трона», на этот раз встал в один ряд с приговоренными к смерти и, повернув лицо к жаждавшей крови пастве, воскликнул: «Что вы делаете? Всякая власть от Бога! Стреляйте тогда и в меня!» Крестьяне растерялись – отец Константин как справедливый и добрый пастырь пользовался авторитетом. Посовещавшись, казнь отменили, тем самым сохранив и свои жизни (в одну из ночей Веретею занял отряд латышских стрелков, направленных в Мологский уезд для подавления крестьянских восстаний, месть была бы страшной27).
В Лацком события развивались иначе. Там крестьяне никого не арестовывали и не обрезали проводов связи. Но в один из октябрьских дней в село явились вооруженные люди из соседних деревень. Силою и призывами: «Если не мы, то кто ж другой?» они увели с собой несколько сельчан на борьбу с большевиками. В Харино их группа должна была объединиться с другими отрядами. Только мужчины скрылись за окраиной села, как к отцу Николаю явилась делегация их жен и матерей, уговорившая священника провести молебен за здравие и скорейшее возвращение ушедших. Отец Николай провел молебен, и к вечеру того же дня все «борцы с большевиками» вернулись по домам целыми и невредимыми. По дороге к Харино их застал сильный дождь, они промокли и решили отложить борьбу с советской властью до более благоприятных погодных условий. На другой день стало известно, что в мологский уезд прибыл карательный отряд латышских стрелков для расправы с врагами советской власти; дошли слухи о расстрелах священников в соседних приходах. Крестьяне советовали отцу Николаю на время скрыться, предлагали убежище: «Батюшка, пойди в любую избу, и будешь цел». Но он неизменно отвечал: «Я не совершал никаких преступлений». А еще через два дня в село вошли латышские стрелки и запросили у комитета бедноты информацию о «врагах народа». Городничев, пользуясь случаем свести счеты с ненавистным ему попом, указал на отца Николая. Священнику вменили в вину молебен за здравие собиравшихся воевать с большевиками сельчан (Городничев утверждал, что это был молебен о даровании победы над большевиками, а в свидетельства тех, кто лично присутствовал на молебне, красноармейцы вникать не стали). Без суда и следствия священника арестовали прямо в церкви и повели на расстрел за огороды к реке. Несколько женщин, работавших неподалеку в капустниках, среди них и Марина Мосягина, спрятались в кустах и видели, как все происходило. Перед тем как раздались выстрелы, отец Николай перекрестился, промолвил: «Господи, прости им: не ведают, что творят!», поднял руку и благословил целившихся в него из винтовок красноармейцев. Раздались выстрелы, отец Николай упал. Стрелки подошли к нему, сорвали с груди серебряный крест и заспорили о том, кому из них он должен достаться. Потом, побоявшись, что за спором о малом потеряют большее, поспешили в дом священника, где в это время другие члены отряда производили грабеж. Под видом обыска красноармейцы унесли из дома все ценные вещи, скрипку отца Николая, серебряные ризы с икон.
Да, отец Николай28 знал и предчувствовал, но не убоялся, не спрятался – прошел крестный путь, не озлобившись на гонителей, сохранив верность заповеди любви.
Кто-то скажет: «Ну и глупо – спрятался бы на пару дней, и жил себе дальше». Но у тех, кто исполнен любви, свои мерки пространства и времени, жизни и смерти, потому что любовь объединяет земной мир и небесные чертоги в единое целое. В этом единстве тот, кто не отрекся от заповеди любви на пороге смерти, обретает бессмертие и сам становится светочем для людей. Любящий Бога – воистину Его образ и подобие!

Обращение лейтенанта Байдера




Размышления
Лейтенант перелистал страницы лежащих перед ним тетрадей и вернулся к последней строке: «Любящий Бога – воистину Его образ и подобие!». Прочитал ее вслух, закрыл глаза, повторил несколько раз про себя. Память оживила все когда-то виденное, слышанное, пережитое и тут же вспышкой озарения соединила, казалось бы, разрозненные события в единое целое. Стали понятными и просьба Серапиона рассказать об Алисе и отце Петре, и кто такой «барин», которому Настя должна передать тетради. Но самое главное – это неожиданно пришедшее к Евгению Иосифовичу понимание того, что вся его жизнь до этого момента была лишь прелюдией к настоящей жизни. А настоящая только-только начинается, потому что только сейчас он всеми фибрами своей души, каждой клеточкой тела осознал – нет чужой боли и чужой радости, мир един, ибо основа его – любовь. Как все просто и необычайно высоко! Как на фоне заповеди любви убога и зверина другая заповедь, которой Евгений Иосифович Байдер следовал всю свою сознательную жизнь – заповедь ненависти, заповедь насилия, заповедь классовой борьбы.
В Мологском уездном НКВД был стенд с портретами чекистов, погибших в борьбе за советскую власть. Среди них и портрет Иосифа Ароновича Байдера, отца лейтенанта. В первые годы советской власти, провозгласившей равенство всех наций, отделившей церковь от государства и уравнявшей все вероисповедания, в ряды чекистов хлынул поток униженных в годы царизма национальных меньшинств: латышей, поляков, евреев. Они были преданы новой власти до мозга костей, но православную культуру воспринимали как нечто чуждое или даже враждебное им. Потом «на работу» в ЧК потянулись прикрывавшиеся революционной риторикой, но искавшие своей выгоды преступные элементы и люмпен-пролетариат. Для них уже любая культура представлялась чем-то чуждым, непонятным. Идейных чекистов с «холодным умом и чистым сердцем» тогда можно было перечесть по пальцам. Бесконечные зачистки «карающего меча революции» вплоть до расстрелов руководителей высшего ранга положения не спасали, потому что беспрецедентная жестокость органов ЧК была предопределена не столько кадрами, сколько культивируемой по всей стране заповедью ненависти. Необходимость и правомочность насилия пролетариата над эксплуататорами, кулаками, мироедами, попами и несознательными элементами обосновывалась трудами классиков марксизма, выступлениями вождей, бесчисленными статьями в газетах, призывавшими к борьбе, расстрелам, мести...
Подлинные герои не те, чьи портреты украшают стенды в уездных НКВД, а их безвинные жертвы – апостолы достоинства и чести. О жертвах, а не о палачах с болью и нежностью вспоминают на Руси в тишине крестьянских изб. Сила их духа, сила объединяющей людей любви была и остается самой востребованной силой в мире.
Нет, у лейтенанта Байдера, когда он ответил Серапиону, что не знает ни Алисы, ни отца Петра, не было намерения ввести монаха в заблуждение – в тот момент эти имена, как нечто мимолетное, были сокрыты от него сотнями других имен, связанных с громкими делами, с личными обидами, наградами или потерями. Как быстро все меняется: значимое источается до мимолетных эпизодов, а казавшееся когда-то мимолетным соединяет с вечностью. Отец Петр, настоятель Скорбященской церкви в Петербурге, духовник автора записок был в числе первых жертв Красного террора29. Лейтенант Байдер знал об обстоятельствах его гибели из рассказов отца. Произошло это в январе1918 года, когда по приказу комиссара общественного призрения Александры Коллонтай в Александро-Невскую лавру с целью реквизиции помещений и церковного имущества были направлены матросы и красногвардейцы.
«На территории лавры было полно народа, – рассказывал Иосиф Аронович. – Гремел набат. Нас распределили по объектам. Несколько ребят остались дежурить у ворот, чтобы не допускать в лавру посторонних лиц, кто-то полез на колокольню. Меня и человек семь послали в Митрополичий корпус. В коридоре к нам подступила толпа баб. С нами были две большевички, подруги Коллонтай. Они попытались растолковать верующим, что помещения лавры нужны новым властям для размещения в них беспризорных детей, а позолота с икон пойдет на закупку хлеба голодающим30. Но бабы упрямые попались – никак не хотели расходиться по домам. С улицы вошли два священника, и один из них, вместо того чтобы утихомирить паству, стал нас увещевать не производить насилия над верующими, не издеваться над народными святынями. Кто-то из наших вскинул револьвер и пальнул в него. Священник осел на пол, изо рта кровь брызнула, глаза закатились. Все бы ничего, справились бы и с бабами, но одну из наших большевичек вдруг зашатало из стороны в сторону, она упала на колени, ткнулась попу в грудь, ухватилась ручками за его рясу и зашлась в крике: “Батюшка Петр! Батюшка Петр! Прости за слепоту – не ведала, что творим!” Я рядом стоял. Мне бы оттащить ее, а меня будто кто по рукам связал – ни единым пальчиком не могу пошевелить, аж мурашки по коже пошли и пот на лбу выступил. Подруга ее тоже в ступоре поначалу стояла, а потом как завизжит: “Алиса, бежим отсюда!” И тут же рядом сразу несколько женщин заголосили: “Батюшку Петра убили!”, “Изверги!”, “Убийцы!” Толпа на нас накинулась: плюются, винтовки у бойцов из рук вырывают. Тут уж не до Алисы – так и осталась с попом рядом лежать, а мы, сбившись в кучку и прикрывая шинелями головы, двинулись к выходу. На площади немного пришли в себя, у кого осталось оружие – постреляли в воздух да и ушли в тот раз из лавры ни с чем31. До сих пор не могу понять – почтенных лет старичок, семьянин, а ровно как сам свою смерть искал.

Иконописные изображения священномучеников Николая Любомудрова и Петра Скипетрова

Рассказывали, что того священника у ворот в лавру сын пытался вразумить, а позже семинарист какой-то увещевал уйти от греха подальше – кругом стреляют, пулеметы развернуты – глупо с пустыми руками на рожон против силы лезть. Но самое непонятное во всей этой истории с лаврой – кто мне тогда руки без веревок вязал, кто страхом сердце сковывал? Даже на фронте, лицом к лицу с врагами ничего подобного не испытывал. После того я и к водочке пристрастился – она мыслям расползтись не дает. А большевичка та, говорят, в монашки подалась – что-то у нее в голове сдвинулось».
«Вот и в моей голове что-то сдвинулось, – подумалось лейтенанту, – а как от этого радостно на душе!» Потом пришли другие мысли: «Как там Настя и Курт – добрались ли до конторы НКВД? Всякое может статься, если не приведется свидеться, надо будет самому исполнить просьбу Серапиона и передать тетради “барину”. Конечно же, старик имел в виду Морозова – другие баре давно за границей или в лагерях».
С «последним помещиком России»32 Евгений Иосифович знаком был лично – общался в первый год своей чекистской карьеры. Не особо приятное вышло тогда общение. До уездной ЧК дошли сведения о дружбе Морозова с сосланным в мологские края из Ленинграда лютеранским богословом Муссом33. Начальство поручило молодому сотруднику провести беседу. Евгений Иосифович явился в усадьбу и потребовал от ее хозяина прекратить дружбу с врагом советской власти. Морозов в ответ выставил чекиста за порог и велел управляющему принять меры, чтобы впредь таких наглецов до него не допускал. Начальство накатало жалобу на помещика Дзержинскому. Спустя пару недель пришла из Москвы бумага, что пастору Муссу прощаются все прегрешения и дается право на свободное проживание в любой точке Советского Союза. Вот с какими связями оказался борковский барин! Больше Евгений Иосифович в Борок носа не совал.
«При случае, коль доведется свидеться с Николаем Александровичем, – прощения попрошу за былое хамство», – решил лейтенант.
За окнами начинало светать. Какое-то время Евгений Иосифович сидел в задумчивости и наконец задал сам себе уже давно подспудно зревшие в голове вопросы: «Как совместить заповедь любви с работой? Если Бог один у всех, разница лишь в обрядах да толкованиях, то какую веру мне, еврею, исповедовать, и главное – где найти наставника, способного направить, поддержать, научить неофита молитвам и обрядам?»
Помолчал, вслушиваясь в доносящиеся из леса голоса птиц, будто не он сам, а эти птицы должны были ответить. Птицы самозабвенно свиристели о своем, птичьем. Им не было никакого дела до лейтенанта НКВД с его вопросами, они просто жили своей жизнью по установленным для них Творцом законам. Не найдя ответа, Евгений Иосифович оставил разрешение вопросов до лучших времен и, поднявшись из-за стола, заковылял из избы во двор – посмотреть на мерную щепочку.
Воды прибыло. Она почти доходила до крыльца, но до пола в избе такими темпами ей еще день или два добираться, а значит, можно спокойно ложиться спать.

Обретение наставницы
Превозмогая боль в ноге, лейтенант забрался в темноте на лежанку и заставил себя уснуть: без отдыха человеку нельзя, иначе будет обузой людям. Закачалось перед глазами Рыбинское море, покачал головой со стены разрушенного храма Никола Чудотворец, и очутился Евгений Иосифович снова на плоту-ковчеге. Никого рядом не было. Он прошел в носовую часть и поднял взор к закрепленной на столпах иконе Богоматери.
– Матерь Божья, – обратился он через нее к той далекой непорочной женщине, – я еврей, и ты еврейка, мы оба чтим Бога единого – подскажи, как мне дальше жить, где найти наставника в вере?
Богоматерь молчала. Лейтенант долго и пристально вглядывался в потемневший от времени лик – безуспешно. И вдруг ему показалось, что где-то, не на плоту и не во сне, он уже видел эту икону. Да! Это было в декабре 1930 года. Временно исполнявший должность начальника Мологского РО ОГПУ34 Бажанов вызвал его тогда в свой кабинет и потребовал срочно найти отвертку с узким наконечником. Вот там, в кабинете, его взгляд и привлекла к себе точно такая же икона Богоматери. Она была прислонена к стенке под окном, но не в обрамлении березовых веток, а в серебряном окладе и металлической ризе. Евгений Байдер принес отвертку и помог начальнику снять с иконы серебро. В кабинете был представитель Мологского РАЙФО Соколов. Когда икона была освобождена от оклада, представитель РАЙФО засомневался в ее подлинности – краски выглядели слишком свежими. Бажанов предположил, что директор Мологского музея Цыцын подменил икону.
– Главное, чтоб серебришко к рукам не прилипло, а предметы культа все равно на растопку пойдут, – философски заметил тогда Соколов, взвешивая на весах снятое с иконы серебро.
«А может, действительно директор Мологского музея передал Бажанову копию чудотворной иконы, а не оригинал?» – озарило лейтенанта.
Сон как рукой сняло. Опершись на локти и приподняв голову, он принялся размышлять: «В период изъятия церковного имущества Цыцын, пользуясь знакомствами с местным духовенством, поперед государственных комиссий по храмам прошелся и много чего в своем музее припрятал. Когда органы власти стали к музеям подбираться, он за каждую безделушку с таким рвением дрался, что до головной боли членов комиссии доводил. Для него Мологский музей был делом жизни. Вполне вероятно, что, почуяв обреченность своего детища35 и заботясь о судьбе наиболее ценных с его точки зрения экспонатов, он нашел копию иконы или сам нарисовал и отнес ее в музей, а оригинал передал на сохранение Серапиону, которому доверял больше, чем советской власти».
Вспомнив о Серапионе, Евгений Иосифович снова вспомнил и о Насте: «Вот кто знает, перед какой иконой молились монашки в Святоозерном монастыре, а без нее можно только гадать – что да как». Опустив голову на лежанку и повернувшись лицом к стене, он тяжело вздохнул, закрывая глаза. «И про Ермолая у нее спрошу, и про Ильдуса – любопытно все же» – проплыли последние мысли, и снова закачались вокруг волны, и снова возник в вышине образ Богородицы. В голове было пусто: лишь бездонные глаза пресвятой Девы, взирающие на него с нежностью и любовью. В горле стал нарастать ком благодарности, на ресницы проступили крупные капли слез. Что явилось причиной этих слез и сжимавшего горла чувства, лейтенант не знал и, что странно для профессионального чекиста, даже не искал причины – просто весь от макушки головы, до мизинчиков на ногах был переполнен тихой радостью.
– Чти заповедь любви, – услышал он Ее голос.
В памяти лейтенанта короткой вспышкой высветилось все, что говорили об этой заповеди Серапион и отец Николай.
– Мир земной и мир небесный, мир внутренний и мир внешний – неразделимы, – снова услышал он голос Богородицы. – Не теряй чувства своей принадлежности ко всему человечеству, ко всей Вселенной. Не осуждай никого. Оставь право осуждать Богу. Там, где человек считает правым себя, свою страну, свою партию, свою веру, свою нацию – возрастает зло. Наполнять мир любовью – единственное, что имеет ценность. Жизнь коротка – глупо растрачивать ее на раздоры.
Голос стих. Образ Пресвятой Девы окутала белая дымка, сияние потускнело, и Она стала отдаляться.
– Не оставляй меня одного! – прокричал лейтенант. – Дай наставника – я один как перст среди безбожников!
Богородица почти исчезла, как вдруг в сон лейтенанта вторгся откуда-то снизу голос:
– Цто с тсобой, сердзешный?
Евгений Иосифович открыл глаза и удивленно вопросил окружавший его полумрак:
– Ты кто?
– Матсрона. А тсы цто так крицис? Ктсо цаков?
– Лейтенант Байдер, – ответил он машинально.
Старушка молчала, пытаясь вспомнить, кто такой Байдер и как он очутился в ее избе.
– Меня Павелко, сын твой, просил к тебе заехать и к себе забрать, – соврал лейтенант, окончательно придя в себя, и сразу решил: «Да, так и надлежит сделать. Отдавать старушку в дом инвалидов – что в гроб класть: там со стариками особо не цацкаются. А у меня в доме и жена присмотрит, и я подсоблю – все веселей у бабки жизнь будет». К горлу снова подкатил ком благодарности, как будто не он, лейтенант Байдер, решил приютить немощную старушку, а его самого кто-то приютил.
– А цкоро Павелку отспустсяц?
– Скоро. Немцев побьют и отпустят, – убежденно сказал Евгений Иосифович, свесил голову с печи и увидел наконец стоявшую в просвете между печкой и простенком согбенную старушку.
– Тсогдза зацем меня забиратсь з дзому?
– Вода поднимается, скоро все вокруг затопит. Переедешь в мой дом. Он на холме стоит, большой – всем места хватит. Павелко, как с войны вернется, тоже с нами жить будет – мы так с ним договорились. Наказывал, чтобы ты помолилась за него и за всех деревенских, подмела горницу, попрощалась с родными стенами и со спокойной душой, ни на кого обиды не тая, переезжала.
Матрона подошла вплотную к лежанке, посмотрела подслеповатыми глазами на лейтенанта:
– А тсы какой веры будешь – дзревлеправославной или никоновской?
– А что так?
– Я от дзревлеправославной веры не отступлюсь – в ней крещена, с ней помру и иконы свои родовые желаю в дзоме в красном углу видзеть.
«Уж не Богородица ли ее наставницей мне прислала? Верой крепка, сердцем не злобная... » – подумалось лейтенанту.
– Наставь меня в вере, Матронушка, – произнес он тихо и просительно протянул к старушке руки.
– Не шутси надзо мной! – возвысила она голос.
– Не шучу! Нет никого со мной рядом, кто был бы так тверд в вере. И я хочу твердости, – прокричал лейтенант ей в лицо.
Она отступила полшага назад. Помолчала, поджав губы, и наконец спросила:
– Тсы крещен?
– Нет.
Матрона потупила голову, развернулась, бормоча что-то под нос, и пошла от печи назад в горницу.
– Берешься наставить или нет? – снова сорвался на крик лейтенант.
– Помолюсь, цтоб Господзь водзу от избы отсвел и спрошу советса, – донеслось в ответ.
Какое-то время в избе было тихо, потом старушка громко вслух стала читать молитвы:
– Господзи, Исусе Христсе, Сыне Бозий, помилуй мя грешную.
Молитвы шли одна за одной, вытекая из ее уст полноводной рекой и поднимаясь к небу. Иногда слышно было, как, с трудом сгибая старческое тело, Матрона припадала лбом к полу, кладя земные поклоны. Прошел час или более, хозяйка дома все молилась. Лейтенант слез с печи и, стараясь не шуметь, опираясь о стены, вышел из избы.
Солнце, перевалив через верхушки сосен, заливало мир потоками света. Евгений Иосифович заслонил ладонью глаза, осмотрелся вокруг и с удивлением увидел, что воткнутая им ночью в землю мерная щепочка снова оказалась на суше.
«Господь по молитвам Матроны воду отвел! – восхищенно и радостно пронеслось в мозгу, и тут же возникли сомнения: – А может, ни при чём Господь – ветер в другую сторону подул и согнал из ручья воду?» Вспомнился вчерашний день: поиски парашютиста, Никола Чудотворец, сломанная нога, прозорливость Серапиона, молитва на носу продырявленной лодки. Если хорошо поразмышлять, то для всего можно найти логические причины, а можно во всем усмотреть промысел Божий. Выбрав логику, человек обрекает себя на обиды и обвинения, на гнев и отчаяние, потому что нити всех причин и следствий невозможно распутать – они тянутся в бесконечность. Усматривая во всем промысел Божий, заботу Всевышнего, человек даже в минуты скорби не чувствует себя потерянным, одиноким – он знает, что Господь посылает ему то, что необходимо для возрастания души, а потому за все благодарит Создателя, благословляет проклинающих его, молится за врагов, побеждает ненависть любовью. Господь создал человека по Своему образу и подобию – свободным, поэтому каждому воздается по вере его или безверию.
– Лейтсенантс Байдзер, тсы где? – раздался из окна голос Матрены.
– На крыльце стою, – откликнулся Евгений Иосифович.
– Раздзевайся, крестситсь тсебя будзу – Господзь благословил.

Примечания

1. Харино – ныне Некоуз, станция Северной железной дороги на ветке Санково – Рыбинск.

2. Для того чтобы укрепить нравственность народа, усилить борьбу за трезвость, повысить культуру и грамотность, отец Николай организовал публичные чтения литературы, иллюстрируя их диапозитивами при помощи проекционного устройства. Эти так называемые «народные чтения с туманными картинами» проводились по воскресеньям осенью и зимой в 1900-1915 годах; число присутствующих доходило до 600 человек. В качестве чтецов выступали сам о. Николай, его жена, дети, учителя местной школы. После чтений о. Николай беседовал с крестьянами.

3. Николай Любомудров часто консультировал крестьян по вопросам плодородия земли, снабжал их высокосортными семенами зерновых культур, выписал из Америки несколько сельскохозяйственных машин на конной тяге, которыми также пользовались крестьяне.

4. Отец Николай очень любил музыку, самостоятельно научился играть на скрипке. Эта любовь помогла ему создать в Лацком слаженный церковный хор (к моменту его приезда в село хора там не было), в котором пели и все его дети.

5. В 1895 году в Лацком усилиями отца Николая была открыта первая в округе библиотека-читальня для крестьян, в которой были собраны книги духовно-нравственного содержания, русская классика, книги для детей, газеты и журналы. Впоследствии такие библиотеки были открыты в Веретее (1897 год) и Брейтово (декабрь 1896 года). В числе первых членов совета Веретейской библиотеки был друг отца Николая священник Константин Панфилович Ельниковский, впоследствии в число членов совета библиотеки входил и предприниматель родом из крестьян Александр Егорович Корнилов.

6. Антонина и Раиса – дочери Петра Кондратовича и Анфисы Петровны Дьяконовых. Антонина была замужем за священником Сергеем Копорским, жили они в Печелках. Умерла от туберкулеза в 1901 году.
Раиса была замужем за священником Василием Богородским. В 1894 году после тяжелой болезни муж Раисы скончался. В 1900 году умерла и Раиса Петровна, оставив своим родителям на воспитание двух малолетних детей: Нину и Анатолия.

7. Евгений (1879-1951) – младший сын Петра Кондратовича и Анфисы Петровны Дьяконовых. После окончания Санкт-Петербургской духовной академии работал помощником инспектора Одесской духовной семинарии; затем преподавателем Одесского духовного училища. После революции состоял настоятелем Одесской Кирилло-Мефодиевской церкви. В связи с закрытием храмов с 1936 по 1941 год работал бухгалтером. В 1942 году возвратился в Одессу и с 1945 года работал в Одесской духовной семинарии, сначала в должности инспектора, а затем ректора. Скончался 15 февраля 1951 года, в день Сретенья Господня.

8. Константин (1876-1940) – сын Петра Кондратовича и Анфисы Петровны Дьяконовых. Работал заведующим учебной частью в Казанском соединенном промышленном училище (в 1919 году преобразовано в Казанский политехнический институт). В 1924 году был арестован как участник контрреволюционной организации и осужден Особым совещанием коллегии ОГПУ ТАССР. Приговор: 3 года лишения права проживания в 5 крупных городах. Впоследствии работал статистиком в Коммунально-жилищном управлении. Женат, трое детей. Умер в Казани в 1940 году. Реабилитирован в 1989 году.

9. Александр (1873-1943) – сын Петра Кондратовича и Анфисы Петровны Дьяконовых. Выпускник, затем доцент, профессор Санкт-Петербургской духовной академии по кафедре всеобщей истории и педагогики. В 1912-1916 годах – профессор кафедры всеобщей истории на Высших женских курсах в Петербурге. Долгие годы работал на различных должностях в Пермском университете. С 1934 года – профессор Смоленского педагогического института. В 1938-1941 годах там же — заведующий кафедрой всеобщей истории. За годы работы в Смоленске написал ряд научных статей по истории античности, Византийской империи, известиям сирийских авторов о славянах VI-VII веков. К 1937 году подготовил фундаментальную монографию «Восстание рабов в Сицилии во 2-й половине II в. до н.э.», за которую в 1940 году ему было присвоено звание доктора исторических наук.
Умер во время оккупации Смоленска нацистами и был похоронен на Польском кладбище.

10. Николай (1864-1918) – старший сын Петра Кондратовича и Анфисы Петровны Дьяконовых. После окончания Ярославской духовной семинарии женился, принял священство и был направлен на работу в погост Шондора (находится в Ростовском уезде недалеко от границ с Владимирской и Ивановской губерниями). С 1914 года служил священником в Ярославле. В семье было 6 сыновей и 2 дочери. 7 декабря 1918 года Николай Петрович во время службы умер. Его похоронили под церковью Воскресения Христова. Сейчас на этом месте построен дом.

11.. Константин Панфилович Ельниковский (1864-1948) – с 1889 года сверхштатный псаломщик, а затем — священник в селе Веретея Мологского уезда. Был награжден набедренником и бархатной фиолетовой скуфьею. Это был образованнейший человек, знавший греческий, латинский и французский языки, изучавший сельское хозяйство, торговлю и коммерцию. Преподавал Закон Божий в Сысоевском и Веретейском земских училищах. Был председателем Совета Общества «Веретейский Народный Дом». По его инициативе в Веретее была создана артель по переработке молока в сливочное масло, которую он и возглавил. Артель заключила контракт по поставке сливочного масла из Веретеи в Лондон при посредстве представителя английской торговой фирмы господина Д.Э. Ганзена. Масло, производимое веретейской молочной артелью, называлось «Парижское», позднее было переименовано в «Вологодское». В 1929 году отец Константин снял рясу и, передав земельный участок и все имеющиеся сельхозресурсы, одним из первых вступил в только что организованный колхоз «Луч коммунизма». Скончался в 1948 году и похоронен на кладбище в Веретее.

12. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение» (Послание к Римлянам,13:1-2).

13. Кесарь (Цезарь, Царь) – символ мирской власти. «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Евангелие от Матфея 22:21) – отдавайте мирским правителям «мирское» (налоги, пошлины, повинности...), а Бога радуйте богатствами души.

14. Возврати меч твой в место его, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут. Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? (Евангелия от Матфея, 26:52).

15. Великомученик Димитрий был правителем Солунской области и открыто проповедовал христианство. В его подчинении было войско. Император Максимилиан, возвращаясь с войны против славянских племён, заключил его в темницу. Святой Димитрий не поднял против него область, а роздал свое имущество бедным и принял мученическую смерть. Тело мученика было ночью погребено христианами, а его раб Лупп «благоговейно взял ризу своего господина, орошенную его честною кровью, в которой омочил и перстень. Сею ризою и перстнем он сотворил много чудес». В старинных русских стихах великомученик Димитрий представляется помощником русских в борьбе с Мамаем.

16. Борис и Глеб – русские князья, сыновья великого князя Киевского Владимира. В 1015 году Владимир заболел, и Борис как его возможный преемник был призван в Киев. Вскоре по его прибытии стало известно о вторжении печенегов. Отец послал сына с дружиною для отражения врагов. Возвращаясь обратно, Борис узнал о смерти отца и о вероломном занятии великокняжеского престола своим единокровным братом Святополком. Дружина предложила ему идти на Киев и силой овладеть престолом, но Борис не хотел нарушать святости родовых отношений и отверг это предложение. Святополк подослал к брату убийц. После убийства Бориса Святополк позвал в Киев Глеба. Когда Глеб остановился возле Смоленска, он получил от четвёртого брата – Ярослава Мудрого – известие о занятии великокняжеского престола Святополком, о коварном убийстве Бориса и о намерении убить и его, Глеба.
Когда явились перед ним посланные Святополком, Глеб запретил сопровождавшим его отрокам обнажать мечи, и тоже был убит.
Борис и Глеб считаются первыми русскими святыми. Их называют заступниками Русской земли. Летописи полны рассказов о чудесах исцеления, происходивших у гроба святых, о победах, одержанных их именем и с их помощью (например, о победе Рюрика Ростиславича над Кончаком, Александра Невского над шведами в Невской битве).

17. «Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое; и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется» (Евангелия от Матфея, 24:9-13).

18. Намек на известную притчу о лепте вдовицы. «И сел Иисус против сокровищницы и смотрел, как народ кладёт деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много. Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела, всё пропитание свое» (Евангелия от Марка, 12:41-44).

19. «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Евангелия от Матфея, 5:38-44).

20. Считая безнравственным увязывать величину заработка священника с оплатой прихожанами церковных треб, отец Николай сделал основным источником доходов своей семьи обработку церковной земли. Сам с детства привыкший к крестьянскому труду, он и детей с юных лет приобщал к крестьянским работам. Желание уберечь детей и в будущем от искуса жить за счет взимания с прихожан «платы за благодать», стало основной причиной, почему его дети получили не церковное, а высшее светское образование.

21. Ездра – (около VI века до н.э., в исламе известен под именем Узайр) — иудейский первосвященник, возвратившийся после вавилонского плена, воссоздавший еврейскую государственность на основе закона Торы. Автор одноимённой книги Библии (Книга Ездры). В Талмуде Эзра расценивается как один из величайших деятелей еврейской истории и основоположник раввинистического иудаизма. Иосиф Флавий описывает Ездру как личного друга персидского царя Ксеркса.

22. Неемия – еврейский наместник Иудеи под властью Персии, автор одноимённой книги Библии (Книга Неемии). Соратник Ездры (Эзры, Узайр) в борьбе за национально-религиозную консолидацию еврейского населения Иудеи после возвращения из вавилонского плена. Много трудился над восстановлением Иерусалима и Храма.

23. Первое послание Иоанна, 4: 7-9.

24. Привилегированный статус православной веры был юридически закреплен в Основных Законах государства в статье 62 – «Первенствующая и господствующая в Российской империи вера есть Христианская Православная Кафолическая восточного исповедания». Поэтому всякое выступление против православия расценивалось как государственное преступление и наказывалось, вплоть до ссылки на вечное поселение и каторжные работы. Остальные церкви и религиозные направления были разделены на «терпимые» и «гонимые». Неправославные верующие ограничивались в гражданских правах, а зачастую и подвергались прямым гонениям.

25. Ярославское восстание – было организовано Союзом защиты родины и свободы. Целями восставших являлись ликвидация большевистской диктатуры, восстановление политических и экономических свобод, созыв Учредительного собрания и ряд других.
В ночь на 6 июля 1918 года заговорщики (105 человек, вооружённых 12-ю револьверами) напали на склад с оружием и захватили его. Из города были посланы 30 вооруженных милиционеров с целью выяснить, что происходит на складе, но они сразу же присоединились к восставшим. Позже на сторону восставших перешла вся городская милиция.
Вооружившись, повстанцы разбились на группы и двинулись в город, где на их сторону перешёл автоброневой дивизион. К утру ими был захвачен Губернаторский дом, в котором находились исполком и ГубЧК, заняты почта, телеграф, радиостанция и казначейство. Руководители восстания объявили о записи в добровольческую армию. В первые же дни записалось около шести тысяч человек, которым оказывали поддержку местное духовенство, интеллигенция, а также крестьяне некоторых пригородных сел. По сообщению Мологской газеты «Известия», во время восстания в Ярославле 27 призванных из Мологского уезда красноармейцев также добровольно сдались в плен к восставшим.
В подавлении восстания приняли участие отряды красной гвардии и части «интернационалистов» (в частности, китайцев, германских и австро-венгерских военнопленных). Город непрерывно обстреливали артиллерия и бронепоезда, бомбили с аэропланов.
Отчаявшись сломить сопротивление ярославцев, командир сил на южном берегу Которосли Ю. Гузарский 16 июля 1918 года телеграфировал командованию: «Срочно шлите 10 000 снарядов, половина шрапнель, половина гранат, а также пятьсот зажигательных и пятьсот химических снарядов. Предполагаю, что придётся срыть город до основания».
Газета «Правда» призвала народ к мщению, напечатав 14 июля 1918 года следующее обращение: «В Ярославле убиты восставшими белогвардейцами Доброхотов... Закгейм... Нахимсон... Убиты самые стойкие, испытанные борцы пролетарской армии... Товарищи ярославцы! Мы ждем от вас ответа: сколько сотен гадов и паразитов истребили вы за эти три драгоценные жизни наших друзей? Поп, офицер, банкир, фабрикант, монах, купеческий сынок – все равно. Ни ряса, ни мундир, ни диплом не могут им быть защитой. Никакой пощады белогвардейцам!»
Красные подвергли город артиллерийскому обстрелу «по площадям». Уничтожались улицы и целые кварталы. В охваченной восстанием части города было уничтожено до 80% всех строений. В городе бушевали пожары. После взятия Ярославля 21 июля 1918 года в городе начались массовые расстрелы участников восстания и сочувствовавших им лиц.

26. Более грозные, чем в Мологском уезде, восстания прокатились тогда по всей России. Так, в Тамбовской губернии армия Тухачевского (55 тыс. военнослужащих) расстреляла в восставших деревнях чуть ли не всё мужское население, а против укрывшихся в лесах крестьян применяла отравляющие газы. Не последнюю роль в разгроме крестьянского бунта сыграли жестокие репрессивные меры: захваты заложников, массовые расстрелы крестьян, уничтожение сёл и деревень, создание концлагерей.

27. При подавлении Веретейского восстания красноармейцами были расстреляны восемь крестьян родом из соседних с Веретеей деревень: Груздев Алексей Фомич из деревни Сысоево, Жилкин Александр Александрович из деревни Обухово, Турусов Димитрий Иванович и Васин Степан Васильевич из деревни Дуброво, Цветков Михаил Александрович из деревни Прямик, Соколов Василий Иванович и Захаров Николай Семёнович из деревни Кашино, Нориков Михаил из деревни Лямино.

28. Николай Любомудров причислен к лику священномучеников Архиерейским собором Русской православной церкви 20 августа 2000 года. Его супруга, Софья Петровна Любомудрова, впоследствии тоже претерпевшая за веру, занесена в списки «Новомучеников и исповедников РПЦ ХХ века».

29. Красный террор – комплекс карательных мер, проводившихся большевиками против социальных групп, провозглашённых классовыми врагами (к этой группе относились и священнослужители), а также против лиц, обвинявшихся в контрреволюционной деятельности. Служил средством устрашения как антибольшевистских сил, так и всего населения.
Ф. Э. Дзержинский, инициатор Красного террора, определял его как «устрашение, аресты и уничтожение врагов революции по принципу их классовой принадлежности». Согласно Роберту Конквесту, всего по приговорам ревтрибуналов и внесудебных заседаний ЧК в 1917-1922 годах было расстреляно 140 тысяч человек. Исследователь истории ВЧК О.Б. Мозохин называет другую цифру – 50 тыс. человек. Точная цифра вряд ли будет когда-либо установлена, так как далеко не все карательные меры, включая расстрелы, документировались.
Для сравнения: в царской России – «тюрьме народов», как ее называли большевики, с 1825 по 1905 год по политическим преступлениям было вынесено 625 смертных приговоров, из которых только 191 был приведен в исполнение.

30. «Забота» большевиков о детях и голодающих была своего рода ширмой для оправдания разграбления храмов и экспроприации ценностей у «классовых врагов». Основную долю этих богатств они тратили на то, чтобы удержаться у власти. В сентябре–октябре 1918 года два «золотых эшелона» с 95 535 кг желтого металла было отправлено в Берлин в качестве платы за подписанный в Бресте мирный договор.
Помимо золота большевики откупались и территориями. Финляндия, страны Балтии, Польша, Западные Украина и Белоруссия – ни Колчак, ни Деникин, ни Юденич, ни другие лидеры «белого движения» не были готовы к таким жертвам – только большевики! Генерал Маннергейм предлагал Колчаку помощь в борьбе с большевиками, если он признает независимость Финляндии. Колчак отказался.
Голод, разруха, беспризорные дети, развал и крушение империи – это следствие учиненного большевиками насилия над Россией, а не козни «классовых врагов».

31. Протоиерей Пётр Скипетров скончался вечером 19 января 1918 года.
21 января состоялся всенародный крестный ход из всех питерских церквей в Александро-Невскую лавру и затем по Невскому проспекту к Казанскому собору. Здесь митрополит Вениамин обратился к народу со словом об умиротворении страстей и отслужил молебен и панихиду по протоиерею Петру.
Волна народного протеста, поднявшаяся после убийства отца Петра Скипетрова, заставила большевиков отступить – вплоть до 1933 года они не предпринимали попыток закрыть Александро-Невскую лавру.
Постановлением Священного Синода Русской православной церкви от 26 декабря 2001 года имя отца Петра включено в Собор святых Новомучеников и Исповедников Российских.

32. В 1921 году Н.А. Морозов передал имение Борок Советскому государству, но в 1923 году специальным постановлением Совнаркома СССР на основании личного распоряжения Ленина усадьба была возвращена прежнему хозяину в пожизненное владение «за заслуги перед революцией и наукой», что дало Морозову повод шутливо называть себя «последним помещиком России».

33. Мусс Курт Александрович (1896-1935) – родился в Санкт-Петербурге. Закончил богословское отделение Юрьевского университета, затем – православный (!) Петроградский Богословский институт. В апреле 1923 года был приговорен к 3 годам лагерей, но в июне 1924-го освобожден и направлен на поселение в деревню Кашеварка Лацковской волости, расположенную в трех километрах от усадьбы Борок. У него завязываются с хозяином Борка приятельские отношения, и в июне 1926 года Морозов ходатайствует перед Сталиным о предоставлении Муссу права на свободное проживание. Курт возвращается в Ленинград и становится пастором в Петеркирхе (Петропавловская церковь), где окормляет русскую лютеранскую общину Иисуса Христа. В 1929 году пастор Мусс вместе с женой (Еленой Мусс-Чернышевой) был арестован по «Делу кружков Закона Божия при лютеранских церквях Ленинграда» и в августе 1937 расстрелян.

34. Осенью 1930 года во исполнение распоряжения правительства о выделении цветных металлов Рудметаллоторгу из музеев страны массовым порядком изымались изделия из цветных металлов. К изъятию ценностей было подключено ОГПУ. Согласно акту от 6 декабря 1930 года, подписанного Врид. нач. Мологского ОП ОГПУ Бажановым и заведующим Мологским музеем Цыцыным из музея в числе множества других экспонатов была изъята и Мологская святыня – Тихвинская икона Божией Матери. 7 декабря 1930 года сотрудник Мологского РО ОГПУ Бажанов и представитель Мологского РАЙФО Соколов составили акт о снятии с иконы серебряных частей. Дальнейшая судьба изъятой из музея иконы неизвестна.

35. Изъятие экспонатов из Мологского музея проводилось с большим размахом. Главными оценщиками исторического и художественного значения музейных экспонатов были коммунист Савинов и представитель Рудметаллоторга комсомолец Степин – они решали, что изъять для переплавки, а что оставить музею. 24 декабря 1930 года комиссией райисполкома было изъято огромное количество церковных предметов и 280 книг. 10 мая 1931 года непокладистый директор музея В.В. Цыцын был уволен, а позднее осужден за участие в контреволюционной деятельности краеведов и выслан органами ОГПУ. Музей стал хиреть. Потери оказались столь велики, что велено было переписать инвентарные книги. В конце 1931 года у музея были отобраны помещения на первом этаже под библиотеку. Практически весь 1931 год музей был без руководителя. В период с 1931 по 1935 год в музее сменилось пять заведующих. Экспонаты портились, расхищались. 31 октября 1936 года был подписан акт о ликвидации музея, немногочисленные оставшиеся экспонаты переданы в Рыбинск.
Печальна судьба и художественного наследия В.В. Цыцына. Во время войны художник был освобожден, вернулся еле живой в Рыбинск и вскоре умер. Почти все его картины бедствующая семья, чтобы выжить в голодные годы, вынуждена была обменять на хлеб.